Шеин С.А.,
главный эксперт НЦСИ "Восток-Запад"

ТРАНСФОРМАЦИЯ УРОВНЕЙ ПРАВОСОЗНАНИЯ: ОТ РАЗВИТОГО ФЕОДАЛИЗМА - К ПРАВОВОМУ ГОСУДАРСТВУ?

1.МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ИССЛЕДОВАНИЯ.

Тема становления гражданского общества и правового государства в Беларуси, вовлеченной в процесс трансформации постсоветских республик (на наш взгляд - пока что именно ВОВЛЕЧЕННОЙ, а не СТАВШЕЙ на этот путь), актуальна для тех политиков, правоведов, социологов, психологов и пр., кто воспринимает сложившуюся ситуацию не просто как результат столкновения различных политических группировок, региональных элит и их экономических интересов, но как ситуацию САМООПРЕДЕЛЕНИЯ личности, социальных групп, общества в целом. Причем самоопределения не только политического, но и государственного, экономического, психологического, обыденно-бытового, а значит - в силу всеобъемлемости и масштабности этого процесса - культурно-исторического.

Отношение общества к социально-экономическим и политико-правовым реформам является не просто одним из факторов, ускоряющих или замедляющих их проведение, но, в конечном итоге, определяет их успех или провал. Это отношение представляет собой важнейшую характеристику общественной психологии и тесным образом связано с глубинными процессами социокультурных изменений.

Целостно (хотя и не исчерпывающим образом) охватить этот динамический процесс можно лишь на пересечении двух планов анализа:

• плана актуальных социальных событий и действий, со всеми присущими им и осложняющими их противоречиями;
• и плана устойчивых социально-психологических механизмов, зафиксированных в культурных нормах и образцах, в соответствии с которыми (осознанно или бессознательно) участники и свидетели этих событий пытаются строить свою деятельность по преодолению существующих противоречий.

В силу этого ПРЕДМЕТОМ АНАЛИЗА становится взаимодействие:

• с одной стороны, существующих сегодня в индивидуальной и массовой психологии культурных образцов правосознания и правоотношений (идей и понятий о праве, законе и справедливости, основных принципах права, психологических механизмах регулирования поведения и отношений людей между собой и с различными социальными институтами в соответствии с нормами права и пр.);
• с другой стороны, социально-политических условий осуществления права, его создания или восстановления и применения.

Рассмотрению этих вопросов было посвящено настоящее исследование, проведенное в 1997 г. Независимым социальным и психологическим центром при поддержке Фонда "Законодательная инициатива", содержательно продолжающее цикл исследований социально-психологических проблем трансформации посттоталитарного общества.

Центральными, "стержневыми" понятиями анализа рассматриваемой проблемы являются, на наш взгляд, идеи гражданского общества и правового государства. Выбор именно этих понятий в качестве "несущих конструкций" анализа неочевиден и требует обоснования. Имеет ли вообще смысл применять понятийный аппарат, связанный с идеей гражданского общества и правового государства (представляющих собой идеальный тип западноевропейской городской культуры), к условиям современной постперестроечной (и все еще остающейся во многом "советской", "совковой") Беларуси? Ведь государственный организм не менее биологического склонен не только к поступательному развитию, но и к регрессу. Живем ли мы в условиях развитого феодализма, как во времена СССР (с его жесткой социальной стратификацией, кастовостью и номенклатурным аристократизмом, правовым произволом номенклатурных "сеньоров", моноидеологией и нерефлексирующим конформизмом ее носителей и т.д.), продвинулись ли вперед по лестнице социальной эволюции или откатились к еще более примитивным формам социальной жизни (натуральному обмену, ограниченным региональным рынкам, племенным кланам, язычеству и "вождизму" в его наиболее примитивных формах и др.) - вопрос не простой. Но в любом случае достаточно очевидно, что избранные "стержневые" понятия ничего существующего не описывают ни в сегодняшнем дне общества, ни в его сколь-нибудь реальном (а не мифологизированном) прошлом. Тем не менее избранные понятия, на наш взгляд, могут быть полноценным инструментом анализа, поскольку охватывают поле возможных ориентаций действующих субъектов (личностей, групп, партий и т.д.), возможные формы (образцы, механизмы) их мышления, состояний их правосознания и шире - психологии в целом. Кроме того, именно в смысловом поле, заданном этими центральными понятиями, и происходит и, видимо, будет происходить размежевание и консолидация политических и общественных сил в Беларуси.

2.ПРОЦЕДУРА ИССЛЕДОВАНИЯ. МЕТОД ФОКУС-ГРУПП.

В качестве метода исследования проблем правосознания была выбрана техника фокус-групп. ФОКУС-ГРУППА представляет собой групповое, фокусированное (полу-стандартизированное) интервью, проходящее в форме групповой дискуссии и направленное на получение от ее участников субъективной информации о том, как они воспринимают различные виды социальной практики, связанные с ними события, процессы и их продукты. Будучи систематизированной и пройдя процедуры социально-психологического анализа, эта информация не только помогает понять глубинные, устойчивые мотивы, определяющие отношение людей к содержанию данной социальной практики и реализующим ее акциям, но и становится основой для разработки и экспертизы различных социальных программ.

Фокус-группа как исследовательский инструмент отвечает не столько на вопрос о количестве людей, придерживающихся данного мнения, сколько на вопрос - ПОЧЕМУ они думают, чувствуют, поступают именно так, а не иначе.

• Поскольку в настоящем исследовании существовала возможность проведения лишь трех фокус-групп, то все они комплектовались по смешанному принципу и включали жителей трех типичных городов Беларуси: с населеием до 50 тыс.чел. (Дзержинск, 11 чел.), 100-200 тысяч (Молодечно, 12 чел.) и г. Минска (11 чел.). Всего - 34 чел., 18 женщин и 16 мужчин, из которых 38% (13 чел.) - от 20 до 35 лет, 50% (17 чел.) - от 36 до 50 лет и 12% (4 чел.) - старше 50 лет. Социальный состав участников фокус-групп: служащие и ИТР - 61% (21 чел.); рабочие - 24% (8 чел.); пенсионеры - 9% (3 чел.); 1 военнослужащий и 1 безработный.

12% (4 чел.) участников фокус-групп имели общее среднее образование, 35% (12 чел.) - среднее специальное и 53% (18 чел.) - высшее образование или учились в ВУЗе.

СПИСОК ВОПРОСОВ, ПРЕДЛАГАЕМЫХ УЧАСТНИКАМ ФОКУС-ГРУПП:

1.Что такое Закон?.
2.Какое государство можно назвать правовым?
3. Права человека - что это такое?
4. Кто и как должен защищать права человека?
5.Можно ли сказать, что права народа защищает сегодняшняя оппозиция?
6. Какова роль средств массовой информации как 4-й власти в защите прав человека.

3. КОНЦЕПТЫ ОБЫДЕННОГО ПРАВОСОЗНАНИЯ: ОБОБЩЕННОЕ СОДЕРЖАНИЕ ВЫСКАЗЫВАНИЙ РЕСПОНДЕНТОВ.

3.1. ОТНОШЕНИЕ К ЗАКОНУ.

Анализ содержания предложенных респондентами метафорических определений Закона позволяет обозначить основной спектр вариантов отношения людей к Закону и праву, выделив несколько основных эмоционально-окрашенных доминант, присутствующих в их высказываниях.

• Даже при беглом просмотре предложенных участниками фокус-групп определений Закона заметен крен в распределении эмоционального отклика на это понятие: отчетливо преобладают негативные (настороженные, опасливые, оборонительные и т.п.) эмоции и ожидания, адресованные Закону. Эмоционально Закон значительной частью респондентов не воспринимается как источник защиты, личной безопасности, уверенности. Скорее он порождает реакцию избегания, чувство беспричинной вины, иногда - откровенный ужас при одной мысли, что можно оказаться на пути Закона, быть вовлеченным в сферу его деятельности (Что-то многоликое, неопределенное: кто как хочет, тот так этим Законом может вертеть; Закон как паровоз: кому-то руку, кому-то ногу может отрезать, а может и совсем не коснуться, смотря с какой стороны к нему подходить; Если понадобится прибегнуть к Закону, страшно: не знаешь, куда он повернет; Дамоклов меч, гильотина; Безжалостная машина, и если она накатывает и ты не успеешь спрятать голову, она сомнет, перемелет и пр.).

3.2.ОЦЕНКА ПРАВОВОГО СТАТУСА БЕЛАРУСИ.

Результаты ответов респондентов на вопросы микроанкет позволили дополнить их представления о состоянии Закона и правопорядка в сегодняшней Беларуси, соотнеся их с двумя противоположными эталонами: страной, воплощающей образец правопорядка и высокий уровень развития правосознания, - и страной, воплощающей беззаконие. Для большинства респондентов декларируемым (но отнюдь не безусловным!) образцом законопослушания выступают страны традиционной европейской культуры, тогда как фокус беззакония и правового "беспредела" ощущается по большей части не где-то в географической дали, а совсем рядом - в пространстве бывшего СССР, в наиболее "горячих" его точках или непосредственно в Беларуси.

Об этом свидетельствуют и количественные оценки (в условных единицах: самая высокая оценка - 10 баллов и самая низкая - 0 баллов, соответствующие избранным эталонам права и беззакония) правового статуса трех стран:

• России - в среднем 2.6 балла по данным трех фокус-групп,
• Беларуси - 3.0 балла,
• Польши - 4.9 балла.

Настоящего не существует без прошлого и будущего. С этой точки зрения оценка респондентами сегодняшнего состояния Закона в стране должна быть соотнесена с их представлениями об уровне законности в разные периоды истории Беларуси (оценки давались в той же 10-балльной системе):

• Великое Княжество Литовское = 6.7 (не смогли оценить - 16 чел.)
• 19 - й век, до 1917 года = 4.6 (-----"------ 7 чел.)
• 1930-е годы = 2.6 (-----"------ 3 чел.)
• 1970-е годы = 4.8 (-----"------ 1 чел.)
• Перестройка:1985-нач. 90-х = 3.0 (-----"------ 2 чел.)
• Настоящее время после выборов Президента РБ = 3.1 (---"---2 чел.)

Если говорить об общей тенденции, характерной для оценок респондентов, бросается в глаза их противоречивый характер применительно к одному и тому же историческому периоду. Так, одной для части участников фокус-групп времена Великого княжества Литовского - это эпоха "мрачного средневековья", религиозного фанатизма и пр., тогда как для других - это время расцвета национальной культуры, когда Беларусь "задавала тон" всей Европе, в том числе и в области Закона, конституционных прав. Даже в отношении "эталонных" для нашей истории 30-х годов как символа политического произвола и беззакония оценки респондентов поляризуются: пусть и для небольшой их части (4 чел.), но этот период выступает символом общественной дисциплины, жесткой власти, а значит - идеального порядка в стране при полном забвении цены, которой был оплачен этот "порядок". Более единодушны респонденты в оценке падения уровня Закона в период Перестройки и годы, последовавшие за выборами Президента Республики вплоть до настоящего времени (лишь по 2 чел. дали высокие положительные оценки состоянию Закона в эти периоды).

Понять столь единодушную оценку настоящего возможно, проанализировав высказывания респондентов о том, какие события недавней или отдаленной истории определили сегодняшнее отношение к Закону, и вычленив психологическую структуру этого отношения.

3.3.СОЦИАЛЬНЫЕ И ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ, ПОВЛИЯВШИЕ НА ОЦЕНКУ СОСТОЯНИЯ ПРАВОПОРЯДКА УЧАСТНИКАМИ ФОКУС-ГРУПП.

1.Факторы тоталитарного прошлого:

• незаконный характер новой власти: Октябрьская революция как "закономерный, неизбежный, но незаконный" акт произвола, путч, переворот, положивший начало государственному террору и правовому произволу ("Она не будет, эта власть, защищать народ, потому что само рождение этой власти незаконно. Так и будет продолжаться, пока эта власть не покается перед всей демократией. Тогда начнется новая точка отсчета человеческих ценностей";
• внедрение коммунистической идеологии как эрзаца религиозного опыта, основанного на вере в победу коммунизма в мировом масштабе или в построение государства всеобщего счастья в "отдельно взятой стране". Нарушение (реальное или мнимое) этих требований веры в официальную идеологию вело к криминализации всякого инакомыслия ("контрреволюционеры", "враги народа", "диссиденты" автоматически становились преступниками, оказывались "вне Закона");
• автаркия, замкнутость и отделенность опыта повседневной (экономической, идеологической, научной и пр.) жизни советского общества от жизни всего остального мира. Само существование иных государств, политических и правовых систем обретало небезусловный, "иллюзорный" характер, далекий от повседневной жизни советского человека и поэтому они неприемлемы в качестве объекта сравнения или эталона состояния Закона ("Я нигде не был, не знаю, как хорошо, как плохо"; "Порядок бывает только в тоталитарном государстве, в демократическом - нет. Это с высоких трибун сказано. Я никогда не понимала, почему в каком-то зарубежном правовом государстве идут по улице толпой, бьют окна, разбивают машины" и т.д.). Достаточно широко распространенным продолжает оставаться и сейчас "образ врага", закрепленный за "миром капитала", НАТО, США ("Весь развал СССР - это не глупые люди планировали на Западе. Перестройка - это их план"; "А кто содержит нашу оппозицию? Конечно, ЦРУ им платит!");
• запрет на политические свободы и политическую деятельность, отсутствие возможности участия в выработке политических решений и личностного выбора по поводу их реализации, превращавшие сферу политики вообще в некую сакральную замкнутую область, недоступную вмешательству личности в принципе. Малейший намек со стороны личности на политический нонконформизм приводил к столь катастрофическим последствиям, что вообще не воспринимался в категориях "справедливо - несправедливо", "законно - незаконно", формируя фаталистическое отношение и стойкую привычку "неучастия" вплоть до непонимания "о чем речь идет" ("Я - простой человек, и когда начинают говорить "противовесы", "Верховный Совет принял закон", честно говоря, любой из нас вряд ли знает, [о чем идет речь]. На практике меня это не касается и в те же законы я даже не вникаю";
• функция законодательства и контроля исполнения законов делегировалась "полномочным представителям" народа, чья деятельность также сакрализировалась, освящалась и тем самым выводилась из-под возможности гражданского контроля. Это приводило к тому, что деятельность всех ветвей власти воспринималась как сфера абсолютного и корыстного произвола ее носителей ("Беззаконие творит тот, кто держит Закон в руках";"У кого власть в руках, тот так и крутит. Простой человек не докажет, что он прав"; "Законы не для народа");
• вступая даже на бытовом уровне в конфликт с конкретным представителем власти, человек на самом деле боролся не с конкретным чиновником, а с его статусом, социальной ролью и тем самым автоматически становился противником "освященной" Системы в целом с катастрофическими последствиями для себя ("Когда я получала диплом и направление, я была возмущена, хотела идти в Министерство, добиваться, но мои родители уже сталкивались: все равно ничего не добьешься. Что власть имущий сказал, то и будет. Уже начально мои права были растоптаны. Моя жизнь пошла под уклон"; "Я поставила перед начальством вопрос о доплате, положенной нам по законодательству. В результате пришлось уйти. 5 месяцев сидела без работы, 5 месяцев делила полбулки хлеба на 3 дня");
• резкое отделение мира криминального от мира повседневного опыта советского человека как благодаря реальной борьбе государства с уголовной преступностью, так и за счет отсутствия информации об уровне преступности и конкретных преступлениях;
• в то же время криминализации подвергался сам быт людей (мелкие хищения "социалистической собственности", бытовые правонарушения и пр.). Эти правонарушения, врастая в структуру межличностных отношений, в силу их массовости переставали квалифицироваться субъективно как отступления от Закона, не задевали чувство справедливости и постепенно размывали границу между правовым и "незаконным" поведением при попустительском отношении самого государства ("Привыкли мы уже по мелочам нарушать,вот я уже и говорю, что законы не нарушаю"; "Закон нарушает каждый день и каждый человек"; "Мы просто поставлены в такие условия, что мы не можем выполнять свои обязанности, не нарушив какие-то условные нормы").

В результате воздействия этих факторов в психологии советского человека была актуализирована и закрепилась чрезвычайно архаическая структура правосознания, отражающая "схематизмы" и уровни организации картины Мира еще мифологическим мышлением. Сфера действия Закона и правовых отношений распадается на 4 самодостаточных уровня, живущих каждый по своим правилам и нормам.

ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА СФЕРЫ ПРАВОВЫХ ОТНОШЕНИЙ ТОТАЛИТАРНОГО ОБЩЕСТВА:

Мир Власти ( мир Богов )
Это сфера, где Власть творится, где принимаются Законы и откуда они "спускаются" вниз - к людям, которым недоступны ни их причины, ни механизмы их порождения. Любая попытка "простого" человека вторгнуться в эту сакральную сферу немедленно карается. Попасть в этот мир можно лишь волею самих Богов или счастливого случая, но такой избранник судьбы мгновенно утрачивает свою человеческую сущность и вливается ("возносится") в некое божественное Сообщество ( говоря о законодателях, участники фокус-групп чаще всего применяют обезличенное "ОНИ" или его столь же безличные синонимы: "Политики", "Депутаты", "Власти" и т.п.). Повлиять на решения этой "божественной инстанции" человек не может, от него требуется лишь пассивное соблюдение установленных ("спущенных сверху") норм, приношение им в жертву всего личного как безусловно "второстепенного" и публичная демонстрация веры в то, что все творимое Властью - это благо. Даже личная жертва со стороны человека ни к чему не обязывает божественную Власть, не гарантирует ему ее благоволения, зато любая попытка вмешаться в эту сферу "высокой политики" гарантированно приведет к каре. При этом сам этот мир Власти может быть внутренне разделен, иерархизирован, персонифицирован, но в любом случае остается недоступен человеку. В нем могут даже происходить внутренние конфликты, но любая попытка самих его представителей (например, оппозиции, даже отстраненной от Власти, но претендующей на нее - а, значит, тоже находящейся "на подозрении" у "простого" человека) обратиться за поддержкой к миру людей способна вызвать у них лишь недоумение: об этом мире можно судачить, его можно даже приватно ( в кругу "своих", с безопасного расстояния, сидя на кухне) высмеивать, но судить или вмешиваться в его дела человеку заказано. Психологическая защита здесь строится по принципу избегания: "Не нашего это ума дело. От политики надо держаться подальше: пользы никакой, а вред - безусловный."). Если же давление со стороны этого мира становится угрожающим для личности, а избежать его невозможно, то это приводит к деформации восприятия окружающей действительности путём "выработки" различного рода социальных мифов -наркотиков или путём невротического комплекса "любви-ужаса" по отношению к, как правило, персонифицированному источнику страха. В качестве примера достаточно сослаться на пресловутую "любовь" масс к Сталину, сменившуюся после его смерти не печалью, а взлетом массовых эйфорических чувств в период "Оттепели". Сами эти формы психологической защиты по отношению к Власти свидетельствуют о глубокой регрессии массовой и индивидуальной психологии, ее инфантилизации. Действительно, "нормальное" отношение к Власти "простого" человека напоминает описанное З.Фрейдом отношение ребенка к своему авторитарному Отцу, который вызывает обоснованный страх, ибо способен карать безжалостно и без объяснения причин, но которому одновременно с этим адресуются паттерналистские ожидания защиты, опеки, поддержки. Отсюда и избегание "политики" - "не дело детей" лезть в дела взрослых, и инфантильный характер критики: не лицом к лицу, публично, как взрослые и равные люди, а "про себя" или в кругу "своих", исподтишка, как дети судачат о родителях, не требуя всерьез ни отчета от них, ни изменения их поведения.

Мир Администрации, Служителей Власти (Мир "Героев").
Он столь же закрыт и непонятен простому человеку, в нем царит тот же произвол, но с более "человеческим" оттенком личного корыстного интереса его представителей, которым позволено многое, недоступное обычным людям ("Герой" номенклатурной касты может позволить себе безнаказанно практически все: похитить казну, обесчестить и т.д. Обычные нормы, "пределы" - не для него. В сущности, это мир "без-предела", извращающий даже благой закон к своей выгоде. Единственным ограничением этому произволу служит требование не задевать интересы Большой Политики). Правда, само наличие корыстного интереса у представителей этого мира делает его более "управляемым" для простых людей. ("Механика" такого воздействия нехитра и отчетливо присутствует в высказываниях участников фокус-групп: "дать на лапу","нести порося", "раздобыть компромат", "пожаловаться выше по инстанциям", т.е. адресоваться со своими претензиями к носителю еще большего произвола, чем обидчик). В привязке к сегодняшней реальности - это мир крупных чиновников, бюрократов, должностных правонарушителей и пр., общение с которым задевает чувство справедливости "простого" человека и порождает мощный всплеск агрессии и осуждения по отношению к "притеснителям". Сама сила и однозначность этих эмоций, демонстрируемых в высказываниях всех без исключения респондентов, призваны как бы компенсировать неизбежность общения с этим миром и тем самым успокоить укоры собственной совести, "замаранной" необходимостью прибегать к его услугам. Психологическая защита строится здесь по принципу: "Сделать ничего не могу, но раз внутренне, "про себя", осуждаю - значит, непричастен и невиновен").

Мир Повседневности (Мир Людей).
Прежде всего он - изначально и бесперспективно - жертвенен по отношению к произволу "вышестоящих" миров ("как ни крути, а руководитель всегда окажется прав", "законы всегда писались и будут писаться под власть имущих" и т.д., и т.п.). Тем не менее, субъективно именно этот мир для советского человека оставался последним "оплотом" Свободы, но не в ее политических формах или гарантирующих ее регламентах отношений с социальными институтами, Администрацией, а в тех проявлениях Повседневности, которые при всех "потугах" тоталитарного общества поставить их под контроль оставались, по точному определению А.Шютца, "конечными областями значений" для личности (семья, работа, творчество, наука, путешествия : "Я много получала за свою правду в жизни. Но меня на работе уважают, в семье уважают, родственники, и я этим довольна"; "Если меня семья поддержит, я и на забастовку и куда хочешь пойду"; "Я правду не боюсь говорить, потому что я себе работу всегда найду как классный специалист". Впрочем, именно эти же сферы реализации личной свободы становились "сдерживающим фактором" для тех, кто пытался расширить свою свободу и вольно или невольно вступал в противоречие с установленными "правилами игры" в сфере политики или отншений с Администрацией: "Молодая я ничего не боялась. А сейчас приходится думать о семье"). Безусловно, и этот мир - небезгрешен (ведь это мир не только нормальных, полноценных межличностных отношений, он имел и свою теневую сторону: одновременно это - мир семейных склок, бытовых "коммунальных" скандалов, производственных конфликтов, мелких хищений ничейной "социалистической" собственности и пр.), но психологически чувство справедливости здесь-то и стремилось к максимально возможной реализации, особенно будучи адресовано в первую очередь окружающим, хотя по отношению человека к самому себе оно и могло быть блокировано механизмами самооправдания (Психологическая защита строится по принципу рационализации, "логического" обоснования необходимости, неизбежности, всеобщей распространенности, "справедливости", выгодности и пр. заведомо незаконных поступков: "Все так делают", "Это мое личное дело", "Кому от этого вред?" и т.д.).

Криминальный ("блатной") мир (Мир Демонов).
Это мир уголовной преступности, мир неприкрытого насилия, разбоя, убийства, для "простого" человека являющийся "потусторонним" (т.е. он одновременно признается и вполне реальным, и как бы не существующим). Его место - где-то "там", но не "рядом" с миром Повседневности, в которую этот мир может вторгаться лишь незаконным образом. Как и положено демоническому миру (интересна одна из метафор, предложенная как определение нарушителей Закона - "БЕСЫ"), он одновременно и пугающ, и соблазнителен - ибо "свободен" от многих ограничений, существующих в мире Повседневности, хотя и требует за эту демоническую "свободу" страшной цены, грозя соблазненному гибелью для этого человеческого мира и уводя за его пределы. И в том, и в другом качестве для "простого" человека этот мир заслуживает безусловного и безапелляционного осуждения. Психологическая защита строится в этом случае на реакции автоматического отторжения, отвращения: "Чур меня!"

Перечисленные уровни в организации правосознания человека в тоталитарном обществе не являются умозрительной спекуляцией или "просто" результатом психологического анализа. Они четко фиксировались и в плане субъективных переживаний, осознанных и бессознательных мотивов поведения, формирующих отношение людей к типичным социальным ситуациям той эпохи.

2. События постперестроечного настоящего и трансформация уровней правосознания

Резкие изменения социально-экономических, политических, идеологических условий, последовавшие вслед за объявленной М.Горбачевым Перестройкой, не могли не отразиться на состоянии правосознания общества. К событиям и новым условиям жизни, оказавшим значимое воздействие на отношение людей к Закону, участники фокус-групп относят следующие особенности современной ситуации и недавнего прошлого:

• распад СССР, вопреки воле "всего советского народа" положивший конец существованию этой "новой исторической общности людей" ("Если лошадь разделить на 10 кусков, будет не 10 жеребят, а 10 кусков мяса. Вот и от СССР мы получили вместо развитых независимых государств обрубки кровавые, которые до сих пор кровоточат") и передавший власть в руки конкурирующих между собой группировок национальных политических элит;
• страх перед будущим; отсутствие реальной программы социально-эконномических реформ как у сегодняшнней власти, так и у оппозиции; невозможность планировать даже свою личную жизнь на сколь-нибудь отдаленную перспективу;
• рост инфляции, утрата накоплений, всеобщее обнищание; каждодневная борьба за выживание; социальная усталость ("Ну почему мы нищие? Как работали, так и работаем, и все хотят сейчас работать, а нищие и будем нищими");
• отсутствие правовой защиты и социальных гарантий; анархия и беззаконие ("И сейчас в законодательстве, я буду говорить только о Беларуси, фарисейство высшей воды");
• рост коррумпированности власти; разбазаривание общественных средств, их присвоение власть имущими; расслоение общества;
• разрыв идеологической и нравственной преемственности между поколениями "отцов" и "детей"; отсутствие адекватных нравственных установок, нравственный вакуум;
• политическая нестабильность; сосредоточение власти в стране в руках ее исполнительной ветви, угроза политического произвола или острого конфликта ("Я боюсь не смены власти, а того, что эта власть останется навсегда, когда режим станет тоталитарным, властью одного человека"; "А оппозиция придет - тоже начнет народ через колено ломать").

Перечисленные факторы привели к заметным изменениям в структуре индивидуального правосознания и общественной психологии:

1. Сложность экономической ситуации, необходимость годами выдерживать жизнь "на грани выживания" оттеснили проблемы права, Закона, справедливости на периферию сознания, вытеснили их насущными проблемами обеспечения элементарного физического существования. Это заметно усилило паттерналистские ожидания по отношению к государству, Власти, актуализировало их, сделало более напряженными. Так, отвечая на вопрос, какие законы необходимо было бы принять сейчас в первую очередь, большинство участников фокус-групп предлагали именно такого рода "нововведения". Большая часть респондентов ориентирована на возврат социальных гарантий государством и дисциплинарные установления. Только незначительная их часть достаточно политизирована, чтобы на первый план выдвигать законы, регулирующие деятельность ветвей власти и политико-правовых институтов. Это создает, на наш взгляд, возможность формирования в массовой психологии "комплекса Исава" - внутренней готовности отказаться от защиты даже личных прав и свобод в обмен на очередные обещания решить насущные проблемы и ограничить произвол чиновников ("Я согласен, чтобы меня как-то ограничили в правах, если у меня появятся дача, машина.Меня это устроит"; "Все упирается в благосостояние. Неважно - законный парламент, незаконный...А то написан закон, да не работает"; "Я согласен лишиться каких-то свобод, если я буду жить лучше экономически. Зачем мне сейчас свободный выезд за границу, если у меня нет денег выехать").

2. После того, как в ходе Перестройки были сняты формальные запреты на политическую деятельность и коммунистическая идеология утратила официальную монополию, возникла потенциальная возможность реализации чувства справедливости, индивидуальной свободы и обеспечивающих ее прав личности не только в пределах привычного мира Повседневности, но и на политическом уровне ( правда, за это пришлось заплатить обострением отношений со служителями Власти, ввиду отсутствия привычного "партконтроля" утратившими всякую меру в удовлетворении эгоистических интересов, и столь же интенсивным "беспределом" со стороны уголовного мира). Барьеры между уровнями правосознания стали более проницаемыми. Однако заметных сдвигов в политико-правовой активности людей не произошло. Причина этого, видимо, в инерции доминирования уровня отношений Повседневности, сохраняющейся до настоящего времени с такой силой, что он автоматически переносится даже на ранее недоступные оценке политические процессы. Сами описанные выше уровни правосознания объединены архаическими принципами мифологического мышления, для которого организующим началом выступает не строго очерченное понятие, а метафора, сравнение, аналогия. Поэтому при ослаблении внутренних разграничительных барьеров между уровнями правовых отношений доминирующий среди них легко может откликаться на внешние ситуации, объективно квалифицируемые как принадлежащие другому уровню.

И тогда конфликт между ветвями Власти начинает восприниматься не как политический, а как аналог чужой семейной (= повседневной) свары, в которую лучше не "встревать", а симпатии зрителей ( а не заинтересованных участников!) склоняются на сторону того, кто в этом конфликте:

• лучше знает правила "коммунальных свар";
• первым догадался закричать "Караул", ибо больше верят первой услышанной версии;
• умеет принять вид незаслуженно обиженного более многочисленными противниками и бывшими соратниками ( и в этой своей многочисленности уже "неправых" в глазах публики);
• умеет изложить свою позицию в немногих, но доступных "коммунальному уму" лозунгах про "шкварки и чарки" и может повторять их без конца, демонстрируя "твердость позиции" вместо сложных, разноречивых (т.е. отражающих действительно непростую, противоречивую ситуацию) и "темных", а значит, сомнительных аргументов своих оппонентов ("легитимность", "принципы парламентаризма" - да с чем это все едят?).

3. Произошла отчетливая поляризация представлений людей по поводу перспектив и механизмов построения гражданского общества и правового государства.

3.4. ОТНОШЕНИЕ К ПЕРСПЕКТИВАМ И МЕХАНИЗМАМ ПОСТРОЕНИЯ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА И ПРАВОВОГО ГОСУДАРСТВА.

Анализируя мнения участников фокус-групп о сущности правового государства, приходится констатировать, что у абсолютного большинства респондентов практически отсутствуют осознанные, отрефлексированные системы представлений относительно механизмов создания и функционирования правового государства. Объясняется это, по-видимому, спецификой нынешнего времени: не вызывает сомнений, что индивидуальная социальная философия каждого конкретного человека строится на обломках прежних идеологических схем, причем эти обломки вынужденно используются в качестве строительного материала для возведения нового мировоззрения. Так, в частности, обращает на себя внимание тот факт, что респонденты, описывая правовое государство, пользуются категориями, заимствованными из лексики прежних идеологических клише ("общество изобилия", где все устроено "по справедливости", права каждого человека защищены и гармонизированы с правами других людей, отсутствуют конфликты, каждый имеет возможности в полной мере реализовать свои способности и гарантированно получает "по потребностям"). Такая картина всеобщего благоденствия напоминает хрестоматийные образы коммунистического рая - царства Божьего на земле.

Можно говорить о том, что значительная часть населения, на словах признающая необходимость политико-правовых реформ, делает это исключительно в силу своей конформности, оказываясь неспособной как принять эти идеи до конца, так и осмысленно отказаться от них, поскольку такой отказ заставил бы их почувствовать себя ретроградами, выступающими против прогресса. Люди оказываются при этом в ситуации двойного пресса, когда приходится быть лояльными одновременно к двум взаимоисключающим концепциям устройства общества: ответственно-гражданственной, демократической и патерналистско-тоталитарной. Попытка прийти к внутреннему компромиссу с самим собой и примирить реальные противоречия сложившейся социально-политической ситуации толкает таких людей на разного рода вычурные рационализации в объяснении будущего, сегодняшней действительности и своего отношения к ней. Однако, поскольку такие рационализации не могут быть достаточно убедительными, в результате происходит расщепление социальных установок, примером которого служит парадоксальное сочетание логически неувязанных высказываний наших респондентов ("Права человека должно защищать и гарантировать государство", но "государство - то главным образом и ущемляет наши права, не выполняя своих обязательств". "Права есть у каждого", но "у меня лично никогда никаких прав не было, одни обязанности". "Правовое государство защищает интересы и свободу каждого человека. Это и есть настоящая демократия", но "порядка в демократических государствах нет, порядок может быть только в тоталитарном государстве" и т.д.).

Здесь имеет смысл остановиться более подробно на категории времени, которая играет весьма значительную роль в восприятии людьми идеи правового государства. В целом настоящее воспринимается респондентами мрачным, как царство абсолютного правового "беспредела". В зависимости от того, в каких тонах - розовых или черных - воспринимают люди сегодняшнее и будущее состояние Закона в государстве, их можно условно разделить на 3 группы:

1) Черное настоящее и черное будущее ("пессимисты/нигилисты").
Для этого типа людей (составляющих примерно половину участников фокус-групп, хотя здесь не лишне напомнить, что качественные методы не дают достаточно достоверной информации о статистической распространенности в обществе данного типа респондентов) характерно убеждение, что общество катится в пропасть. "Рай" для них явно локализован в прошлом, в светлом социалистическом "вчера", что делает их убежденными противниками социально-политических реформ. Они не принимают саму либерально-демократическую идеологию. Естественным ответом на фрустрацию "неправильно" развивающегося мира является для них комплекс агрессивных - с одной стороны и депрессивных - с другой переживаний, превращающих эту категорию людей в легкий объект для манипуляций любого субъекта, говорящего с ними на знакомом языке прошлого.

2) Черное настоящее и розовое будущее ("утописты").
В сознании этих людей (составляющих около четверти участников фокус-групп) существует явное рассогласование между беспросветным настоящим и райским будущим. Особенность их позиции состоит в том, что они, принимая в целом идею правового государства, не видят в сегодняшнем дне реальных механизмов его построения, действенных способов движения к нему. Единственным средством реализации своей мечты "утописты" видят процесс правового воспитания и "всеобуча", сами признавая его бесконечно продолжительный характер.

3) Черно-розовое настоящее и черно-розовое будущее ("реалисты").
Эту категорию респондентов (также сооставляющих около четверти всех участников фокус-групп) с полным основанием можно считать наиболее благополучной с точки зрения стремления к политико-правовым изменениям, ведущим к правовому государству. Они принимают саму его идею, видят и позитивно оценивают конкретные социальные механизмы движения к нему уже сегодня: разделение ветвей власти, наличие конструктивной политической оппозиции и пр. Это и позволяет им реализовывать модель не пассивно-жертвенной позиции, с характерным коомплексом "выученной беспомощности", а активно-творческой адаптации к действительности (хотя бы в плане изучения законов, отстаивания своих личных прав как минимум на бытовом или "производственном" уровне, проявления интереса к политической проблематике и механизмам политико-правовой системы).

При этом надо понимать, что видение таких, пусть в целом и правильных, но "общих" механизмов изменения политико-правовой системы - это еще не знание конкретных технологий их реализации, не говоря уже о готовности лично участвовать в их подготовке и тем более - об опыте практической реализации. Личностному включению "реалистов" в политико-правовой процесс мешают:

• продолжающее сказываться внутреннее этическое табу на политическую активность (по простодушно-прямолинейной "логике" обыденного сознания: занятия политикой подразумевают стремление к власти, а та в свою очередь искушает бескорыстность человека, а уж для окружающих это и подавно выглядит не более чем эгоистичным прорывом даже не к "кормилу власти", а к "кормушке" с усиленным пайком. А раз так, то и надо держаться от политики подальше);
• неблагоприятная социальная ситуация, чреватая возможными санкциями со стороны властей, чувство незащищенности перед ними, боязнь остаться одиноким, оказаться без поддержки в этом противостоянии;
• незнание конкретных технологий организации политических и пр. акций и отсутствие личного опыта их успешной реализации (фактор гарантированности должен перевешивать факторы неизвестности и риска в каждом новом деле, а уж в таком - и подавно);
• отсутствие личной вовлеченности, причастности к деятельности уже существующих общественных или политических структур;
• отсутствие напряженной личной потребности или проблемы, неразрешимой традиционными внеправовыми или неполитическими методами.

Интересно отметить, что данная типология во многом совпадает с типологией отношений к экономическим реформам, полученной в 1993-95 гг. на материале фокус-групп, изучавших отношение к частной сообственности, приватизации и предпринимательству. За прошедшие годы численность группы "реалистов от экономики", активно и ответственно участвующих в построении основ рыночного общества, заметно возросла по сравнению с их количеством в отношении к перспективам политико-правовых трансформаций общества. Видимо, политико-правовая система оказывается более "инертной" в плане актуальных изменений, "консервируется" в своем развитии, отстает от реалий экономической жизни и в дальнейшем будет все сильнее тормозить развитие рыночной экономики, вступая в неизбежные противоречия с ее механизмами.

декабрь 1997 года